"Триста шестьдесят часов солнца" - III

[Rosie Took]

Первый из результатов творческого озарения. Честно говоря, писать дальше все сложнее - как всегда сложнее переходить от общего к частному. И конец я скомкала, но в свете этой главы мне действительно больше нечего написать.


III.

«Книга, именуемая геометрия, или землемерие радиксом и циркулем… глубокомудрая, дающая легкий способ измерять места самые недоступные, плоскости дебри».
(Первое русское руководство по геодезии, XVIв.)

Странное существо – геодезист.
Геоморфолог ходит по земле, изучая пестроту грунтового покрова планеты, гидролог плавает по рекам и озерам, измеряя уровень меженей и паводков, океанолог по полгода привыкает к корабельной качке в открытом море. Но у каждого из них есть своя территория, как если бы все географы мира поделили земной шар на сферы влияния. И только геодезист болтается между мирами, не имея собственного дома. На обочинах дорог и в грохоте строек, на вершинах гор и по берегам рек, в больших городах и безлюдных пустошах бродит этот странный человек с зеленым похожим на фотоаппарат прибором и штативом на ремне, перекинутом через плечо.
Сейчас уже сложно представить себе, как видели мир геодезисты, закладывавшие первые опорные пункты на просторах Российской империи. Пóшло сокрушаться о простоте и комфорте сложных вычислительных работ в век технического прогресса, но я все-таки немного завидую им, шедшим долгие версты по границам уездов с тяжелыми, неудобными, несовершенными и бесценными приборами и вооруженными лишь простыми методами съемки местности. Вряд ли их пугали размеры отечества, бывшего в то время несоизмеримо больше из-за еще не решенных задач, еще не изобретенных систем, неизвестной бесконечности просторов, еще не уложенных и не закрепленных точностью единой триангуляционной сети. Это меня сейчас пугает малость его и мира в целом, умещающегося в мерцании спутниковых сигналов на наладонном компьютере.

В этом свете нам, неделю уравнивавшим пять пунктов силами четырех бригад, должно было быть стыдно. Стыдно еще и потому, что у нас были полиуретановые палатки с вентиляционными окошками, антикомариные спреи и спирали, теплая обувь на гортексе и, даже с учетом своего учебного предназначения, гораздо более удобные в применении приборы. И все-таки мы ныли, мерзли, не понимали, ругали друг друга за несходившиеся результаты и жаловались на сложность. Однако стыдно нам не было, более того, каждый в глубине души видел себя героем, взявшим новую высоту. Студент во все времена был человеком легкомысленным и занятым слишком сиюминутными вещами, чтобы задумываться о собственной некомпетентности.

Если привычные нам грунтовые дороги в Подмосковье превращаются после дождя в непролазную грязь, то здесь, на Кольском полуострове, дождь, скорее всего, спасение. И вот почему. Здесь нет ни земли, ни глины, ни дерна – сплошной голый камень, мелкой наждачной пылью поднимающийся с дороги при любом соприкосновении. Наш ГАЗик, продвигаясь к театру действий и покачивая обтянутыми брезентом боками, оставляет за собой едкое серое облачко этой самой пыли, заставляя редких пешеходов на обочине отворачиваться и кашлять, зарываясь в воротники курток.
Поэтому разбитые морозами и просто ветхостью редкие асфальтированные дороги здесь возмущают только приезжих.

Горные цепи по обеим сторонам незаметно сближаются, дорога впереди змеится и петляет, словно пытаясь сбежать от сжимающих ее отрогов, но нам туда пока не надо. ГАЗик притормаживает у обочины, кто-то откидывает бортик, двое преподавателей и восемнадцать студентов по очереди спрыгивают с машины, шурша гравием под ногами. Если на секунду закрыть глаза, то можно представить себе, что так шуршит окатанная галька в волнах прилива. Вот она, наша рабочая территория, три точки на вершинах и две на равнине, с которых мы по очереди будем производить съемку.
Разбиваемся на бригады и расходимся по пунктам. Я с завистью наблюдаю за теми, кто ушел по равнине – между валунами, кубышками ягеля и жестким карликовым кустарником, цепляющимся за штаны. Сверху тундра – пестрая, похожая на холст импрессиониста, питающего слабость к пастельным тонам. Нежно-розовые, светло-желтые, зеленовато-серые пятна лишайников, словно детские мелки, размалевавшие камни, изумрудные и карминно-красноватые изнанки листьев вороники и брусники, известковые разводы оленьего мха. Я уже знаю, что идти по этому художественному разноцветью очень трудно.
Однако карабкаться по склону еще труднее. Плотный завтрак еще не улегся таким образом, чтобы перестать вспоминать его на каждом очередном уступе, а мягкое покачивание в темноте брезентового кузова, не пропускающего свет, после возмутительной ночи под ухмылкой полярного солнца пробудило несерьезное желание вздремнуть. Вот там, на равнине, на мягкой пружинящей ягелевой подстилке это, наверное, сделать было бы гораздо сподручнее. И это первый трудовой день! Не хочется думать, что каждый раз всякие примитивные чувства будут начисто отбивать стремление к профессиональному совершенствованию.
По дороге осматриваю плотный шуршащий кустарник, но к своему разочарованию нахожу на нем только небольшую прошлогоднюю ягодку, законсервировавшуюся под снегом за прошедшую зиму. Вкус у нее сладкий, бодрящий, но, увы, настоящий урожай здесь поспевает не раньше августа.
На вершине гуляет ветер. Северный ветер в сказках не зря изображают свирепым, неотесанным мужланом с нестриженой бородой и плеткой в руках – здесь он действительно таков, свистящий, как уличный хулиган, засунувший в рот все четыре пальца, распоясавшийся и немилосердный, и кажется, что от его холодных прикосновений крошится серый камень гор, добавляя морщин их печальным лицам. Флисовые штаны и зимние куртки на двойном синтепоне на открытой возвышенности потихоньку сдаются под его натиском – видимо, можно даже приобрести странную привычку мерзнуть и забывать об этом.
Впрочем, ветер удручает не только нас – полчища комаров, бича северных широт вплоть до ледяных арктических пустынь, начисто сдувает с голой вершины. Да и что им делать на этой каменной макушке, куда даже вездесущие геодезисты забредают-то только раз в год?

Наверное, снизу это выглядит смешно – смотреть, как мы топчемся вокруг штатива, который ребята пытаются установить на неровной каменной поверхности так, чтобы он хотя бы не качался. О том, чтобы выставлять на этой зыбкой основе уровень, я стараюсь не думать. Кажется, что тахеометр просто снесет ветром, возмущенным вторжением с его владения.
Судя по возне и оживленной дискуссии вокруг тахеометра, у обоих ребят из нашей бригады мысли более жизнеутверждающие, нежели у меня. Вообще-то люди привыкли видеть во мне оптимиста и неисправимого романтика, но боюсь, все дело в том, что, когда обстоятельства вгоняют мой дух в состояние мрачной подавленности, я просто умолкаю. Можно мечтать о тепле мягкой постели, доме, свисте чайника, который будит тебя по утрам, о горячем солнечном луче, бродящем по щеке из-за неплотно задернутой шторы. Можно жалеть себя и придумывать тысячи оправданий собственному малодушию – тому нелестному факту, что твоя любознательность естествоиспытателя закончилась ровно на том месте, где начались холод, страх и тоска по дому. Только говорить об этом нельзя. Как там, в книге о Стране Невыученных Уроков? «Опасность презираем, на трудности плюем!» Именно так и должен выглядеть географ. Молчание – золото в ситуациях, когда необходимо сохранить хотя бы вид бодрого и решительного, как в рекламе от кофе Нескафе, молодца. Некоторые в таких случаях начинают сыпать сарказмом по любому поводу, но мой способ лучше. Если ты молчишь, никому не удастся к тебе придраться. В крайнем случае, решат, что ты просто не выспалась.
С философическим видом созерцательной отвлеченности разглядываю нашу бригаду, наспех сколоченную из тех беспечных раздолбаев, которые не успели договориться в Москве. Катя, уже знакомая читателю по курьезу в Петрозаводске. Упрямая и честолюбивая якутка, привыкшая к сибирским морозам; единственная дочь в семье, у себя дома бывшая окруженной многочисленным кланом всевозможных родственников, домашняя девочка и, несмотря на всю свою самоуверенность, капризная и избалованная не меньше моего. В свое время переезд через полстраны в чужую обстановку и джунгли общежитских отношений стал для нее шоком, но в своей строптивости и стремлении во всем быть первой она не остыла ни на грош. Роман, умный, начитанный и довольно-таки смазливый молодой человек, персона яркая, вечно страдающая из-за попыток казаться беспечнее и неуязвимее, чем он есть; обсуждать его самого и его любовные интересы – весьма популярное занятие среди девушек курса. И, наконец, Анатолий, бывший армеец, основательный, твердый – единственный устойчивый базис нашей бригады, правда, местами раздражительный и имеющий склонность к крепким армейским выражениям. Более разношерстную, упертую и откровенно контрастную по убеждениям, воспитанию и образу мышления компанию сложно себе вообразить – если собрать воедино четырех совершенно случайных людей на улице, то вряд ли различия будут очевиднее.
Наконец, тахеометр установлен, Толик берет командование в свои руки, периодически выталкивая Романа из-за прибора. В другое время я бы обязательно возмутилась, требуя равноправия, но, видимо, с понижением географической широты стынет и моя вечная готовность отстаивать гендерное равенство. Для сообщения между точками нам раздают рации – по штуке на бригаду; пользуясь вынужденным бездельем, сижу на чехле от тахеометра и слушаю, как веселится народ в трубку.

Странный, закрытый, молчащий мир. Внизу, словно неровно выкошенный луг, качается тайга. Блестят ослепительно белые полотна снежников на северо-западных склонах – таким космическим, невыносимо ярким снег бывает только в горах. В стальных блюдцах озер с высоты отражается только их холод, я словно на расстоянии чувствую, насколько ледяная в них вода. И дорога – вечный, вечный единоверец бродячего племени геодезистов, единственно неизменная нить в пестром лоскутном одеяле земли.

@темы: мемуары, мои путешествия, города и страны

Comments

Столько новых слов, связанных с геодезией. Но все равно интересно читается. Спасибо.

[Chris Baggins]

Ясь, я повторю - как же ты красиво пишешь... и не только про действия, но тоже про своих коллег и друзей. Как всегда, картина сама рисуется.
И впечатления вместе со сравнениями с прошлом... всё это читается на одном вдохе.
Продолжай, пожалуйста )))

[Rosie Took]

SophietheValiant, пардон я сейчас сноски сделаю. Просто почему-то решила, что в предыдущей записи все растолковала.

Но все равно интересно читается. Спасибо.

спасибо

Chris Baggins, в этот раз было сложнее и мне начинает казаться, что я хожу кругами)
спасииибо

И впечатления вместе со сравнениями с прошлом... всё это читается на одном вдохе.

ты имеешь в виду сравнения с геодезистами? Пришлось почитать малость литературы на тему, чтобы вдохновиться, много нового узнала)))

[Chris Baggins]

~Yasnaya~,

в этот раз было сложнее и мне начинает казаться, что я хожу кругами)

Солнце, никак нет. Я знаю, что сложно писать такое, но ты не ходишь кругами.

ты имеешь в виду сравнения с геодезистами? Пришлось почитать малость литературы на тему, чтобы вдохновиться, много нового узнала)))

Результат отличный. Я просто увидел этих пионеров-геодезистов, и потом вас ))) как я уже сказал - у тебя есть дар "рисовать картину словами".

[Rosie Took]

Солнце, никак нет. Я знаю, что сложно писать такое, но ты не ходишь кругами.

Chris Baggins, спасибо) а то со стороны сложно увидеть, тем более что я только вчера дописала и тут же выложила.

Результат отличный. Я просто увидел этих пионеров-геодезистов, и потом вас )))

))) Да уж, мне честно просто хотелось хоть на минуту почувствовать, что чувствовали они.

~Yasnaya~, да нет, не надо) я сама поищу)

[Rosie Took]

SophietheValiant, as you wish) а вообще мне не сложно

~Yasnaya~, спасибо. я сама поищу) но если мне будет непонятно, я у тебя спрошу)

[Rosie Took]

SophietheValiant, спрашивай

~Yasnaya~,